Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
– Не знаю, мама… Не думаю, что у нас что-то получится. Может быть, нам не стоит этим заниматься.
Наверное, мне следовало прислушаться к сыну, потому что через несколько месяцев нам сообщили, что и вьетнамцев наша кандидатура не устраивает. Мы с Крейгом решили, что Бог решительно говорит: нам нужно отказаться от этой идеи. Мы попытались прислушаться, но не смогли. И как-то раз в машине нам пришла в голову мысль предпринять еще одну попытку. Нам нужно серьезно поговорить с социальным работником, не обращаясь к агентству или представителям из чужой страны. Мы надеялись на то, что, раз уж наша вера окрепла, Бог подскажет нам следующий шаг. Знакомая социальная работница выразила готовность нам помочь. У нас были деньги в банке. В нас снова затеплилась надежда, которая вернула нам силы. И я снова стала представлять, как Чейз и Тиш играют с новым членом нашей семьи.
Вернувшись домой после той поездки, я стала просматривать почту и нашла письмо из гватемальского агентства, помогавшего нам в попытках усыновления. Письмо пришло из приюта, где жила Мария. В нем говорилось: «В нашей родной стране, Гватемале, наступили очень тяжелые времена. Мое сердце разрывается при мысли о детях, которым мы вынуждены отказывать. Малыши роются в грудах мусора, шестилетние дети просят милостыню, десятилетние девочки кормят собственных младенцев». В письме речь шла о четырехлетней девочке Мариэлос; полиция передала ее в приют, потому что приятель ее матери постоянно насиловал ребенка. Первую неделю девочка «не могла ни говорить, ни плакать». Директор приюта писала, что «сидела с Мариэлос несколько ночей, потому что та все время кричала». Затем она писала о том, как Мариэлос начала потихоньку оттаивать в объятиях своей «особой мамы». Но из-за нехватки средств приют вынужден каждый день избавляться от несчастных детей вроде Мариэлос. В письме содержалась просьба о пожертвовании – пусть даже небольшом. Эти средства позволили бы приюту функционировать дальше. Когда я прочитала, сколько денег им нужно, у меня закружилась голова: ровно столько мы с Крейгом отложили на усыновление.
И я услышала внутренний голос, который сказал мне: «Вот что нужно сделать. Чего ты хочешь больше? Хочешь действительно помогать сиротам или хочешь усыновить ребенка? Это совершенно разные вещи». Меня в жар бросило от этой мысли, а голос не умолкал: «Ты хотела получить от меня приглашение – вот оно, ты держишь его в руках».
Я решила не говорить Крейгу о письме и внутреннем голосе. Нет, я не опасалась, что он сочтет меня безумной. Но боялась, он поймет, чтó нужно сделать и захочет это сделать. И все же я ему сказала. Он меня выслушал, прочел письмо и задумался.
– Ты понимаешь, – сказал он, – если мы это сделаем, у нас не останется денег на усыновление.
– Да, – ответила я. – И нам придется отказаться от этой мысли.
В тот вечер мы легли спать рано. Больше об этом мы не говорили. Мы оба сознавали, что ступили на святую землю.
На следующее утро я отправила Крейгу электронное письмо. Я писала, что не могла принять такого решения, потому что была слишком ослеплена желанием иметь ребенка. Мне хотелось, чтобы он принял решение сам. Вечером он вернулся домой и спокойно сказал, что эти деньги принадлежат приюту. Он отправил в Гватемалу все отложенные нами на усыновление деньги – это были две трети необходимой им суммы и весь наш сберегательный счет. Что было потом? Тишина, немного слез, благоговение… и покой. Обычно я остаюсь в покое не больше двадцати минут. Но вам может показаться, что в этот момент я решила окончательно обо всем забыть и сосредоточиться на том хорошем, что уже есть в моей жизни. Это совершенно не в моем стиле.
Когда моя сестра Аманда работала в Руанде в благотворительной миссии, каждое воскресенье она проводила в миссионерском приюте и ухаживала за малышами. Она часами держала на руках четырех детей, а другие дети карабкались по ее ногам, трогали ее лицо. Им страшно не хватало ласки, прикосновений, любви и ощущения связи с людьми. Сестра говорила нам, что те дети отчаянно нуждаются в усыновлении.
Мы с Крейгом подумали, что это и есть то приглашение, которого так давно ждали. И все начали снова. Мы полгода занимались мучительной организационной работой, пытаясь добиться разрешение на усыновление ребенка из Руанды. Нам приходилось подписывать массу документов, подтверждавших, что мы на верном пути. Социальные работники оценивали наши жилищные условия, ФБР подтверждало нашу благонадежность (!), а мы готовили все новые и новые документы. Одна из монахинь, работавших в приюте, даже сообщила Аманде, что уже знает нашего ребенка – пятимесячного мальчика. Мы назвали его Хиллзом (от англ. hills – «холмы». – Перев.). Руанду называют Страной тысячи холмов, и нам показалось, что это имя подойдет ребенку, учитывая те странствия, в которые нам пришлось пуститься, чтобы отыскать его. Мое собственное имя, Гленнон, означает «долина», «место отдыха между холмами». Я думала, что мальчика ждет прекрасная жизнь в нашей семье, хотя и предвидела определенные проблемы. Мне хотелось стать для него долиной, местом отдыха между Холмами Жизни.
Мы ожидали последнего документа. Последний документ – и тогда сможем отправить свое «досье» в Руанду и встать в очередь на усыновление. Однажды утром меня разбудил звонок. Сестра сообщила, что Руанда без уведомления прекратила практику усыновления. Семьи, чьи документы не окажутся в Руанде до конца дня, получат отказ. Я была поражена. Меня душила ярость. Наш ребенок! Мы с Крейгом переглянулись и воскликнули в один голос:
– Вот черррт! Не-е-е-ет!
Мы оставили девочек у подруги и в шесть утра выехали в Вашингтон. Отыскали посольство Руанды. Мы вошли, представились и заявили, что не уйдем, пока наши документы не будут подписаны, а нас не включат в систему усыновления. А потом направились в небольшой зал ожидания, где уже сидели три встревоженные пары. Узнав новости, они прилетели в Вашингтон из Техаса. Эти люди заняли ту же позицию.
Мы разговорились.
– Привет, – сказала я одному из этих людей, Марку. – Я – Гленнон, а это мой сын Чейз.
Чейз протянул маленькую ладошку, и Марк пожал ее. На его глазах выступили слезы. Я встревожилась. Марк спросил, можно ли сфотографировать Чейза и отправить снимок жене. И встревожилась еще больше, но согласилась. Марк сделал снимок, а потом сказал, что они решили усыновить ребенка, когда потеряли своего малыша, Чейза, – у жены Марка произошел выкидыш. Отправляя снимок жене, Марк написал: «Дорогая, все будет хорошо. Я уже в посольстве – и здесь встретил Чейза».
Вот такой это был день.
По размерам посольство Руанды напоминает большую гардеробную. Время шло, и всеобщее ощущение неловкости нарастало. Сотрудники снова и снова повторяли: они ничем не могут помочь, это решение правительства, мы напрасно тратим свое время и нам следует уйти.
Мы ушли, но вернулись, купив закуски для себя и всех сотрудников посольства. Мы вежливо объяснили, что не можем уйти, потому что тогда потеряем наших детей. И мы сидели, смеялись и плакали вместе целых двенадцать часов. Посольство должно было закрыться в 17:00. В 16:45 я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь. В 17:15 к нам вышла руандийская женщина и выдала каждому из нас по документу. В документе говорилось, что наша семья зарегистрирована в системе усыновления. Мы получим наших детей.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
